Алессандро Барикко. CITY

[Selestin]

Гениальная смесь в одной книге бокса, футбола, непонимания между людьми, странностей этой жизни, стеба над современностью.. История в истории. Переплетение судеб, времен. Это интересно и не отпускает, пока ты не прочтешь последнюю строчку.. И останавливаешься на миг в своей жизни пораженный этим финалом..

Цитаты:

и если ударить ребенка, он ничего не может поделать, так и я не могла ничего сделать

Знаешь, это разные вещи — слушать молчание звезд или молчание немого. Это разные виды тишины.

— Ты и в самом деле считаешь, что если вещи имеют номера, и особенно номер один, то мы обязательно должны, и ты, и я, и все прочие, должны начинать именно с него, только по той причине, что это номер один?

Они ходили вперед и назад, от начала городка до его конца, прижавшись друг к другу во мраке, и говорили о ветре, который никогда не кончался.

Нравилось не целиком, а последняя строчка, где говорилось: влюбленные умирают в едином вздохе. Весь финал был хорош, но эта строчка делала прекрасным все стихотворение. Влюбленные умирают в едином вздохе.

Это тот момент, когда к сознанию собственного невидения прибавляется внутренняя боль, соединенная с подспудной уверенностью в том, что ускользающее от их взгляда способно доставить острое наслаждение, незабываемое ощущение прекрасного. И они складывают оружие. И цепляются за последний эрзац истинного восприятия — признак того, что взгляд не удался. Они достают из мягких серых футляров свидетельство поражения — фотоаппарат.

Как это трогательно. Костыль, брошенный против неприятельских орудий.

— Воздушный шарик для вас.
— Возьми шарик, Гульд.
На шарике было написано: Я ЕМ ГАМБУРГЕРЫ.
— Если вы повесите его у входа в дом, то сможете участвовать в розыгрыше под названием «ВОСБУРГЕР». Воскресный гамбургер.
— Повесишь его у входа, Гульд.
— Каждое воскресенье в розыгрыше принимают участие дома, где хорошо виден шарик. К победителю приезжает грузовик и выгружает перед входом 500 чизбеконбургеров.
— Не забудь очистить аллею перед входом от всякого хлама, Гульд.
— Есть еще спецпредложение: морозильник на 300 литров. Чтобы хранить чизбеконбургеры.
— Само собой.
— Но если вы возьмете морозильник на пятьсот литров, то получите бесплатно микроволновку.
— Классно.
— Если у вас уже есть такой, вы можете взять профессиональный фен с регулятором на четыре скорости.
— На случай, когда я захочу вымыть шампунем пятьсот чизбеконбургеров?
— Простите?
— Или вымыть себе голову кетчупом.
— Извините?
— По-моему, волосы становятся шелковистыми.
— От кетчупа?
— Да. А вы не пробовали?
— Нет.
— Попробуйте. Беарнский соус — тоже ничего.
— Серьезно?
— Избавляет от перхоти.
— Перхоти у меня нет, слава богу.
— Обязательно появится, если будете есть беарнский соус.
— Но я его не ем.
— Да, но вы моете им голову.
— Я?
— Ну да, это видно по фену.
— Какому еще фену?
— Который вы повесили у двери.
— Я не вешал его у двери.
— Подумайте как следует. Когда улетела микроволновка на четыре скорости.
— Улетела откуда?
— Из морозильника.
— Из морозильника?
— В воскресенье. Разве не помните?
— Это шутка?
— Я похожа на того, кто шутит?
— Нет.
— Правильно. Вы выиграли пятьсот литров воздушных шариков, вам доставят их в виде чизбургеров, увидимся, пока.
— Не понимаю.
— Неважно. Увидимся как-нибудь.

Расчет был на получасовое интервью. Должна была получиться очень грустная история про мальчика, из-за своего ума обреченного на одиночество и успех. Великолепный замысел: найти кого-нибудь, чья жизнь превратилась в трагедию не потому, что он — ничтожество, а наоборот: потому что он самый-самый. Даже если и не великолепный замысел, все равно — идея неплохая.

Люди владеют домами; но они суть веранды

Вся человеческая судьба заключена в этом образе. Поскольку именно так выглядит положение, предназначенное человеку: быть лицом к миру, имея за спиной самого себя.

— Где Шатци откопала эту жуткую блузку? — поинтересовался Дизель.
— Это блузка стратегического назначения, — объяснил Гульд. — Ты слегка кашляешь, пуговица впереди расстегивается и приоткрывает грудь.

Если он хотел, то мог вложить в свой кулак все 82 килограмма веса, в этот момент каждый сантиметр его тела словно втягивался под перчатку. «Этот тип бьет всем, даже задницей», — так говорил Мондини. Говорил не без восхищения.

— Два капитана посовещались, и команды продолжили игру. И матч будет идти до конца вечности.

Мы ищем удивительные устройства, чтобы уехать далеко, а потом держим их при себе с такой нежностью, что рано или поздно далеко становится далеким от них.

Мысли, думающие вопросами. Они мечутся из стороны в сторону, чтобы собрать вокруг себя осколки вопросительной фразы, движения их кажутся случайными и ни с чем не связанными. Когда они соберут фразу воедино, то остановятся.

4. Идеи, однажды выраженные и, следовательно, подвергнутые давлению со стороны публики, становятся искусственными предметами, лишенными реальной связи со своими истоками. Люди отделывают их с такой изобретательностью, что идеи становятся смертоносными. Со временем люди замечают, что могут использовать идеи в качестве оружия. И не колеблются ни мгновения. Они стреляют.

Можно заплатить любую цену за уважение со стороны отца

— Какой еще, на хрен, гений? кто знает, что такое гений? как это вы умудрились посоветоваться и решить, что этот мальчик — гений, мальчик, который не видел ничего, кроме ваших хреновых аудиторий и дороги к ним, гений, который мочится в постель и боится, если его спрашивают, сколько сейчас времени, который годами не видел свою мать и говорит с отцом по телефону каждую пятницу, и не подойдет к девушке, даже если упрашивать его по-арабски, сколько это будет очков, по-вашему? Представьте, что есть специальная шкала гениальности и мы считаем очки, жаль, что он не заикается, а то был бы совсем непобедим…

В другой жизни мы будем честны. Мы сможем молчать.

Вот это и есть моя болезнь: вечно куда-то мчишься.

— Парень, ты знаешь, как держать пистолеты при поединке?
— Я не бандит.
— А я бандит. Стреляют всегда в глаза противника. В глаза, парень.

— Трудно быть Учителем, мало кому удается, так?
— Наверно.
— Трудно быть Учителем.

Он сказал дельную вещь. Что надо бояться противника: тогда нет больше времени бояться смерти. Так он сказал.